Интервью с Екатериной Егошиной: «„Стены“, „крыша“ и „корочки“ теряют ценность»

Директор Центра проектного управления и продвижения университета информационных технологий, механики и оптики (Санкт-Петербург) — о том, почему бизнес не может найти инновации в университетах, хотя во всём мире обратная ситуация, почему выпускники не подготовлены к работе и их приходится доучивать, и почему сотрудники вузов не всегда являются наилучшими экспертами по совершенствованию бизнеса и внедрению новых инноваций.

— Екатерина Валерьевна, недавно вы прилетали в Челябинск, где принимали участие в форуме «Малый и средний производственный бизнес — будущее экономики страны», который организовывало челябинское отделение «Опоры России». И, в частности, говорили о том, что сегодня бизнес и высшие учебные заведения живут в параллельных измерениях. Почему?

— Между рынком и наукой настоящий провал. Инноваций нет, потому что институты реально не видят потребностей бизнеса, не видят рынок. Вузы закрыты, они внутри себя, и не умеют общаться с бизнесом на одном языке. Бизнес говорит тематиками денег, эффективности рынка, спроса. Университеты, учёные, разработчики — тематиками глобальных проблем, фундаментальной науки. Нужен какой-то переводчик или посредник.

— Раз бизнес мобилен, то и учебные заведения, как мне представляется, должны быть такими же мобильными. У нас же тенденция, на мой взгляд, к слиянию, укрупнению, что делает вуз ещё более монументальным.

— Мы у себя для бизнеса решили сделать единое окно входа. Потому что в любом случае над проектами будут работать на разных уровнях: кафедрах, факультетах, бизнес-инкубаторах. Мы считаем, что одно окно — это гораздо удобнее. В университетах могут быть хоть трижды специалисты, но, на мой взгляд, для бизнеса найти правильную точку входа — проблема. Например, кафедра перетягивает контракт на себя, хотя не может справиться с этим заказом корпоративным. Может стесняться обращаться к партнёрам в другие учебные заведения, хотя не хватает компетенций.

Наша позиция: работа с бизнесом — это административная работа, когда есть профессиональный посредник, который может и с учёными договориться, и помочь учёным сотрудничать с бизнесом. Это же надо подготовить все документы, договоры, не учёному же этим заниматься. То есть для профессоров должен быть обслуживающий персонал, который может договориться с бизнесом, описать им эффективность, просчитать экономические перспективы, да как минимум разговаривать с ними на одном языке.

— Вы говорите сейчас о сотрудниках. Но вуз — это ещё и студенты. Пока он пять лет отсидит за партой, уже можно любой бизнес три раза открыть-закрыть, а между этим его уйму раз ещё и реорганизовать. Зачем человеку с предпринимательской жилкой идти учиться?

— С одной стороны, действительно есть сложность. По закону вузы, несмотря на наличие лабораторий и оборудования, не имеют права какие-то коммерческие услуги оказывать. С другой стороны, есть одна важная инициатива, как развитие университетского предпринимательства. Потому что потенциально любой студент, тем более технической специальности или аспирант, уже является разработчиком или автором какой-то бизнес-идеи. Например, пищевые разработки или IT-отрасль. По сути, каждая курсовая — это потенциально инновационный продукт.

Мы нашли выход в создании бизнес-инкубаторов, где можно заниматься высокотехнологичным предпринимательством. Пока студенты молоды, без ипотеки, жены, детей, терять нечего, они могут отрабатывать свои идеи на площадке университета. Разрабатываются акселерационные программы, где за каждой командой закрепляется индивидуальный ментор из бизнеса, и он их ведёт, а не вузовский педагог. То есть каждую неделю встречи по лайфхакам, финансам, а по итогам трэкшн-митинги — где отслеживаются развитие проектов. К тому же используется огромная база промышленных связей университета, где могут быть потенциальные клиенты и инвесторы.

В итоге мы коммерциализируем создаваемые в университете знания через стартапы, поддерживая их, обеспечивая образовательные программы, помогаем грантами и инвестициями, сопровождаем юридические аспекты, например, открывая малое инновационное предприятие при соучастии университета.

— А что это даёт университету, кроме престижа? В моём понимании есть половозрелая детинушка, в которую преподаватель вкладывает усилия, помогает разработать стартап. Он его разработал, дальше сам выбился в люди. А преподавателю обидно.

— Если разработка создана на базе университета с использованием лаборатории и результатов исследований, то права принадлежат университету. Эти права как раз вкладываются в предприятие, создаваемое совместно с университетом и человеком, желающим создать бизнес. Университет, как соучредитель, получает роялти от прибыли. И есть один непрямой, но важный фактор. Успешные бизнесы в любом случае в будущем будут ассоциировать себя с университетом. Это уже развитие связи с выпускниками. Они уже знают, что могут найти здесь сотрудников, это уже репутационные факторы.

— Ну вуз же не состоит поголовно из предпринимателей и бизнес-студентов. Есть и преподаватели классических предметов. Они не ревнуют?

— Есть разные точки зрения. Традиционно профессура считает, что если мы уводим тех же самых аспирантов на стартапы, малые инновационные предприятия, то мы уводим людей из науки.

Мы так не считаем. Потому что мы, наоборот, удерживаем таланты внутри университета, потому что они понимают, как себя могут реализовать. Например, есть учёный аспирант. Он понял, что хочет заниматься наукой. Пожалуйста, вот тебе лаборатория, исследования, профессура, занимайся: исследования, конференции и так далее. Возьмём другого аспиранта, который решил, что не готов всю свою жизнь провести в лаборатории. Всё, что университет получит — это человека, который ушёл из университета, потому что ему это не интересно. Мы предлагаем таким людям две траектории развития:

• Стартапы. Ты что-то разработал, приходи к нам в инкубаторы, становись нашим малым инновационным предприятием, занимайся бизнесом, мы тебе максимально поможем. И человек всё равно остаётся в инновационном поясе университета, он аффилирован с ним. Мы не теряем таланты на своём поле зрения. Он может стать экспертом для нас в будущем. Давать заказы опять-таки университету. Может трудоустраивать наших студентов. В денежном выражении это сложно посчитать, но можно. Но это очень большое кумулятивное развитие.
• Технологическое брокерство. Если человек «технарь», например, или бизнес-ориентированный, но он понимает, что не готов работать на науку, и бизнес-идеи нет своей, то мы его учим быть как раз посредником между наукой и бизнесом. Тоже вариант. Он не остался в науке, он не сделал малое инновационное предприятие, но он, например, хорошо общается, коммуникационщик, активный, весь бодрый. Ну и пусть представляет университет перед бизнесом.

— У меня ощущение, что вы про какое-то другое даже не государство, а измерение рассказываете.

— Мы государственный вуз. В чем принципиальное отличие — руководство понимает важность того, чтобы тратить деньги на административный персонал. По сути, даже я — административный сотрудник. Нас много, но мы не преподаём. Классическим университетам не нравятся такие сотрудники, там их недостаток. Наше руководство принципиально привлекает профессиональных кадров из отрасли. Именно эти кадры вносят «движуху» и экспертизу. Потому что, по-хорошему, административные университеты не могут понять, что нужно отрасли, учёные не могут понять, что нужно отрасли, так как они оторваны от неё. Нужно привлекать внешние кадры. У нас есть кадровый резерв, техноброкеры, представители по отраслям. Мы привлекаем с разных регионов страны советников, экспертов. Это большие траты для университета, и не всегда на них готовы идти. Но поверьте мне, большинство интересных идей приносятся именно людьми извне.

— То есть, если всё сказанное вами максимально упросить и перевести в одно предложение, то «университетам не хватает администраторов».

— Администратор... поймите меня правильно... в университетах уйма администраторов-бюрократов. Не хватает людей с предпринимательским мышлением.

— С другой стороны, вот человек с предпринимательским мышлением, вот он пришёл в университет. Над ним — руководство вуза, районное управление образования, городское, областное министерство. Каждый требует справки, бумаги, отчётность. И вместо того, чтобы тратить время на развитие, оно уходит на бюрократические моменты.

— В таких случаях достаточно чётко определить границы подразделений. Какой смысл учить меня, например, писать справки? На это уйдёт больше средств, времени. Я лучше умею ездить по стране и знакомиться с бизнесом, а бумажки пусть другие пишут.

Во-вторых на самом деле у нас абсолютно адекватные образовательные стандарты, и это ошибка, когда говорится, что государство что-то не позволяет. Всё оно позволяет: и проектное образование и гибкие подходы. Это всё абсолютно нормально. Мы не нарушаем никакие образовательные стандарты. У нас всё чётко идёт по правилам и указаниям.

— А студенты не выматываются? За партами отсиди, над бизнес-проектом поработай...

— У нас студенты по выходным сидят в университете. Потому что у них есть фаблабы (Fab lab с англ. fabrication laboratory — это небольшая мастерская, предлагающая участникам возможность изготавливать необходимые им детали — прим. ред.), они сами руководят этими мастерскими, над ними нет профессуры, которая пинает. Мы устраиваем вечер электронной музыки, они приглашают какого-нибудь диджея, который обучает студентов правильно сводить музыку. То есть помимо всех бюрократическим норм, стандартов и так далее, университет — это всё же культура. И если она живая и открытая к изменениям, то происходят абсолютно неожиданные, новые инициативы.

Приходит магистр первого курса к ректору и говорит: «Нам нужен фаблаб». Через шесть недель этот магистр получает бюджет и право на создание фаблаба, и он полностью им руководит. Не декан, а 21-летний парень, закупает всё оборудование и так далее. Это очень большой риск, степень доверия к сотрудникам. Но поэтому наш вуз и называют предпринимательским.

— То есть предприниматели, по-вашему, это такая профессия.

— Это склад ума, образ действия, но не профессия. Можно дать базовые знания, можно научиться отличать предпринимателя от не предпринимателя. Но ты этому не научишь. Это образ мышления, и каждый человек для себя решает, каким образом он будет сейчас реализовывать себя. И мы пытаемся внедрить студентам это с первого курса: вы все здесь единицы предпринимательства. Вы все здесь продаёте свой ресурс: своё время, свои знания, свои компетенции. Можете продать компании, можете создать свой бизнес, если считаете, что больше заработаете на этом, но не факт. У нас айтишники четвёртого курса больше 250 тысяч рублей в месяц зарабатывают. Их разбирают, со второго курса уже нет. И зачем ему со стартапом мучаться, если его уже с ногами отрывают?

В любом случае, предпринимательство — это образ жизни, когда ты не сидишь в ожидании, что сейчас что-то прикажут и это надо будет сделать, а когда сам инициируешь какую-то «движуху».

— Но окружающая среда — это тоже своего рода воспитание. Если у нас в Челябинске по инерции до сих пор идут учиться на юристов и экономистов, откуда возьмутся-то эти самородки?

— На самом деле скоро будет всё меняться. Мы работаем со школьниками. Они к нам приходят и говорят: «слушайте, у меня свой стартап уже с 10 класса, я сам себя обеспечиваю, что университет может предложить мне?» Челюсть падает, я клянусь. Потому что таких школьников усаживать за парту листать учебники бессмысленно. Он уже зарабатывает больше, чем ты ему предложил по окончанию бакалавриата. И нафиг ему твой вуз нужен?

Университет как платформа для саморазвития под руководством более успешных, но ангажированных людей — вот к этому надо стремиться. Если классические «пары» не дополнять «курсёрами» (онлайн-курсы от ведущих университетов мира), работой над стартапами, постоянными тренингами, то по большому счёту классическое университетское образование: стены, крыша и корочка, теряют ценность. Университет — это уже больше не аудитория с партами, сессиями, экзаменами, дипломами. Университет — это среда.

— Вы в беседе упомянули, что часто ездите по стране и знакомитесь с бизнесом. Что показывает практика? Что крупные прорывные проекты — прерогатива Москвы и Санкт-Петербурга, либо и наш город может на что-то повлиять и родить какие-то суперпроекты?

— Прямо сейчас на ум приходит Екатеринбург. Там шикарно поступили в кризис. Местная лаборатория выполняла гособоронзаказ для МЧС, выпускала средство против ожогов. Оно быстро заживляет, помогает при других травмах и порезах. Когда у нас изменился курс валют, они поняли, что вся швейцарская и итальянская косметика стала не по карману большей части аудитории, и очень быстро, не отказываясь от гособоронзаказа, нашли дополнительный сегмент и стали выпускать косметику для салонов красоты. Прекрасное средство для улучшения качества кожи, устранения морщин и дефектов. Это реально инновационная разработка, и сами мастера в салонах красоты говорят, что импорт отдыхает.

Новосибирск — удивительные вещи в фармацевтике. Все наши лекарства от штаммов, вирусов, это же биотехнологии, и там кузница мирового уровня. Томск — очень интересные вещи по полимерам, новым материалам, там тоже интеллектуальный центр. В Татарстане активно развивается IT-направление. Там хоть республика и специализируется на нефтянке, есть стартапы инноваций в агробизнесе, животноводстве. Челябинск... (наступает пауза).

— Давайте будем считать, что мы просто с другими не делимся. Челябинск — город жадный... (общий смех).